Домой | Мостик | Лаборатория | Библиотека | РЭК-1 | Связь | Форум
Всеобщее пространство | Транспортатор | Бортовой журнал | Инженерная палуба

	Я - Спок

Перевод: Эри Варлок

Глава II

Рождение замысла

СПОК: Поскольку мои родители принадлежат к разным биологическим видам, моё рождение стало возможным только благодаря стараниям вулканских ученых. Значительная часть моего внутриутробного развития протекала вне чрева моей матери, в специально созданных высокотемпературных условиях инкубатора. 

НИМОЙ: Условия были высокотемпературными, это точно – как вспомню огни камер на «Шоу Люси»… 

СПОК: Прошу прощения?

Почти тридцать лет назад группа посетителей зашла в студию «Стар Трек», где мы как раз снимали очередную серию. Мы, актеры, привыкли к гостям, но в тот день случилось кое-что необычное. Среди посетителей была молодая женщина с мечтательными глазами; в перерыве между съемками она подошла ко мне, представилась и сообщила нечто такое, что захватило меня врасплох
- Я представляю группу людей из Нью-Мексико, которые контактировали с инопланетным разумом, - на полном серьёзе сказала она мне. - Bы даже не представляете всю важность того, что вы делаете. Вы избраны, в метафизическом смысле, конечно, быть носителем инопланетного существа по имени Спок.

Не помню точно, как я на это отреагировал, но помню, что её убежденность поразила меня. Поэтому я попридержал свой скептицизм и вежливо поинтересовался, с чего бы пришельцам придавать значение карьере какого-то малозначительного землянина. Тогда она стала объяснять мне, что основное предназначение Спока состоит в том, чтобы подготовить человечество к реальным контактам с инопланетным разумом. И это в то время, когда пришельцы изображались научной фантастикой злобными чудовищами, обязательно с огромными глазами, вынашивающими в отношении Земли совершенно недвусмысленные планы.

Звучит невероятно, не правда ли? Возможно, я был неблагоразумен, считая, что это так. Но представьте такой газетный заголовок: ПРИШЕЛЬЦЫ ВСЕЛЯЮТСЯ В АКТЕРА ИЗ НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКОГО СЕРИАЛА

Я поблагодарил ту девушку за комплимент и вернулся к работе. Спок вообще как магнитом притягивал теории такого сорта; я и сейчас получаю множество писем, возвращающих меня мысленно к 60-м годам. Это была эра повальных экспериментов с наркотиками; люди увлекались мистикой, всякими метафизическими вопросами. Книги типа «Колесниц богов» Эрика Ван Даникена, в которой описывалась возможность посещения Земли пришельцами, были очень популярны. Ту случайную встречу с молодой мечтательницей я чаще всего вспоминаю с улыбкой, но иногда у меня проскальзывает мысль: «А кто знает? Возможно…»

Ладно, хорошо, может быть я и не верю в то, что я был избран пришельцами в качестве их земного посланника в Голливуде. Но правда в том, что я, в отличие от Спока, неисправимый романтик. Я весьма склонен к ностальгии по прошлому, хотя и иронизирую, рассказывая о нем, и я не могу не верить, что судьба не приложила ко всему этому руку. Когда я вспоминаю свои первые дни в Голливуде – когда я еле-еле наскребал шесть баксов в неделю, чтобы платить за комнату, а на продаже мороженого и содовой зарабатывал баксов четырнадцать – мною овладевает чувство глубокого изумления и удовлетворения той авантюрной жизнью, которую я прожил. А ведь многим из того, чего я достиг, я обязан именно вулканцу…

Итак, если допустить наличие некоего рока, жребия судьбы, допустить, что роль Спока была мне предназначена свыше – каким же образом мой жизненный опыт подготовил меня к роли пришельца на космическом корабле, этого аутсайдера, не чувствующего себя комфортно ни в родном мире, ни на Земле?
Когда же зародилось во мне то нечто, что стало потом Споком?

Чтобы ответить на этот вопрос, мне нужно вернуться более чем на пятьдесят лет назад, в театр Боудина, находящийся в самом сердце Бостона. Этот район назывался Вест Энд и там проживали люди  самых разных сословий и национальностей. Как и большинство мальчишек – уроженцев 30-х годов – воскресными вечерами я ходил с братом в кино. Сидя на дешевых местах в полной темноте, я глядел на потолок цвета индиго с двумя маленькими белыми лампочками, мерцающими, как звезды. Мы обычно ходили на часовой воскресный сеанс и норовили придти пораньше минут на двадцать, чтобы захватить самые лучшие места. За двадцать восемь центов вы получали двухсерийный полнометражный фильм, мультфильм, короткометражную комедию и новости.

Не помню, что ещё показывали в тот день, но главным событием был фильм «Горбун собора Нотр-Дам», с Морин О’Хара в роли цыганки Эсмеральды и Чарльзом Лафтоном в роли Квазимодо.

Лицо и тело бедняги Квазимодо по какому-то капризу природы было страшно изуродовано. Он жил замкнутым отшельником в башне Собора Парижской Богоматери; огромные колокола, его единственные товарищи, сделали его совершенно глухим на оба уха. Он был так уродлив, что когда фильм начался, я едва осмелился на него взглянуть: один глаз ниже другого и огромный горб на спине, который, казалось, пригибал его к земле. Мне хотелось отвести взгляд и не смотреть, но я не смог, потому что по мере развития сюжета, я понимал, что под этой страшной оболочкой скрывается благородное сердце, жаждущее любви и понимания.

И вот я смотрел, ужасаясь, как бедняга Квазимодо был несправедливо обвинен в преступлении и приговорен к публичному наказанию на площади перед собором. Стражники связали его и стегали девятихвостой плеткой, но он вынес это стоически и не издал ни единого стона боли. Затем, чтобы довершить унижение и выставить напоказ его муки, они привязали его к позорному столбу посреди площади, на потеху толпы. Люди глумились над ним и лишь смеялись, когда он просил напиться. Никто не пожалел его, никто не увидел страдания души, заключенной в эту уродливую оболочку. И когда он снова попросил воды, кто-то бросил ему в лицо грязную тряпку, смоченную в луже.

Когда это произошло, я беспокойно заерзал на своем месте. Мне хотелось спрятать глаза от этого зрелища; благодаря изумительной игре Лафтона муки Квазимодо проникли мне в самую душу. Внешние различия между нами уже не имели значения.

А затем нечто прекрасное родилось на мерцающем экране. Не только Квазимодо, но и зрители получили передышку, когда красавица Эсмеральда поднялась на помост и склонилась над отвратительным чудовищем. Её сострадание оказалось сильнее страха и она вышла из кричащей толпы и дала Квазимодо напиться из совей собственной фляги.

Вначале он отказался от воды и отвернул лицо, ещё перемазанное грязью, считая себя недостойным пить из её рук и вода, пролившись, потекла по его лицу, как слезы. Он не мог избавить её от зрелища своих мук, но он не хотел, чтобы она смотрела на его ужасное лицо. Но Эсмеральда была настойчива и в конце концов он всё-таки напился. Когда он поднял на неё робкий, благоговейный взгляд, каким можно было бы смотреть поистине только на ангела милосердия, весь зал замер в молчании. И когда пытка прекратилась и Квазимодо, опозоренный, ослабевший, вернулся в собор, он, глядя на своего опекуна с блаженной улыбкой, повторял только одну фразу, проникшую мне в самое сердце: «Она дала мне напиться»

Я от всей души был благодарен за темноту в зале – я мог дать волю слезам. Муки человеческой души, пойманной, как в ловушку, в безобразное тело, тронули меня до глубины души. И я уверен, что я был не единственным, кто плакал в кинотеатре в тот день. И в конце фильма, когда Эсмеральда, счастливая, уходит рука об руку со своим возлюбленным, оставляя Квазимодо с разбитым сердцем, он говорит, со вздохом глядя на изваяния на галерееях: «О, почему я не каменный, как вы?»

Кто из нас, кто когда-либо в жизни был отверженным одиночкой, не знает, каково это? Я, даже в тогдашнем нежном возрасте, это знал. Я был евреем, живущим в итальянском квартале. У меня было много друзей-итальянцев, но я рано узнал, что я «другой», не такой, как они. За дверями церкви наша дружба заканчивалась.

Образ Квазимодо запал мне в душу и сохранился и по сей день; и именно благодаря ему во мне зародилось понимание того, каким должен быть Спок. Свою первую роль – главную роль в спектакле «Ханс и Гретель» - я получил совершенно случайно. Восьмилетним пацаном я как-то раз бродил возле концертного зала Пибади, когда какой-то взрослый спросил меня: «Ты знаешь такую-то песню?» 
Я кивнул – я действительно её знал, и я пел её в той постановке в роли Ханса.

Играть мне понравилось, хотя мой первый опыт и не имел особенного успеха. По мере того, как я рос, все мои друзья всё больше увлекались спортом. Меня редко брали в команду, потому что я никак не мог попасть мячом по кольцу. Я достигал гораздо большего в актерской игре, чем в спорте. Я был застенчивым мальчиком, легко смущался и, казалось, эти качества должны были бы преградить мне всякую дорогу на сцену. Но мне нравилось изображать разных людей, потому что я заранее знал, что говорить и делать. Я всегда очень ответственно подходил к своим словам и действиям, четко учил роль и никогда не ошибался. И более того – я мог полностью перевоплотиться в изображаемую личность и чем больше мне это удавалось, тем мне было комфортнее; даже костюмы и тяжести гримировки доставляли мне удовольствие. Личина актера давала мне чувство защищенности.

Когда я пришел на киностудию в первый день съемок, я даже не знал, что мне дали роль. Я приходил на пробы снова и снова и кроме меня, своей очереди ожидали всегда ещё двенадцать-пятнадцать парней. В конце концов я, видно, так достал продюсера, что он сказал: «Ладно, я думаю так – мы дадим тебе роль в любом случае – главную или второстепенную, посмотрим. Приходи в понедельник утром» (это было вечером в пятницу). Ну вот, я пришел утром в понедельник в офис продюсера и его секретарша мне говорит: «Пройдите в зал для репетиций С. Актеры и директор там».

С замиранием сердца думая о том, как решится моя судьба, я зашел в зал для репетиций С, чувствуя себя потерянным и сбитым с толку и тихонько встал у стеночки. В конце концов гример – это был Ли Гринвэй, очень талантливый художник – подошел ко мне и сказал: 
- Вы Леонард Нимой? Я ищу вас.
Он привел меня в гримерную и начал накладывать на мое лицо специальную маску из пенорезины. Только тогда я понял, что мне всё-таки досталась главная роль.

Начиная свой съемочный день как Малыш Монк, я садился в кресло и наблюдал, как Ли прикрепляет маску к моему лицу. С благоговейным трепетом я видел, как меняется мой нос, рот, лоб, до тех пор, пока вместо Леонарда Нимоя на меня из зеркала не начинал смотреть Монк. Даже тогда, хотя я был всего лишь начинающим актером, я чувствовал, как мои эмоции инстинктивно начинают подстраиваться под это новое лицо. Я выглядел как аутсайдер, человек, изгнанный из общества. Я прекрасно знал, что это такое – быть «на таким как все», понимал, почему Малыш Монк так стремился не показать свою робость и эмоциональную уязвимость, скрывая свои истинные чувства. Как и Квазимодо, он всем сердцем жаждал понимания и участия. (После выхода «Малыш Монк Барони» моя мать, которая наложила табу на всякие разговоры о моей карьере, прислала мне письмо, содержавшее такую строчку: «Ну, мы посмотрели твой фильм». Никакой оценки, никакой критики, ни единого слова о том, как мои родители восприняли то, что их сын снялся в кино. Откровенно говоря, я был сильно подавлен такой реакцией, вернее, отсутствием её и написал матери, с просьбой обяснить такое отношение. В конце концов она призналась: «Что я могу сказать? Ты – наш сын: как мы можем судить, хороша твоя игра или плоха? Всё, что я знаю, это то, что когда ты появлялся на экране мы с твоим отцом начинали плакать и на могли сдержать слез до самого конца фильма»)

Воспоминание о «чужаках» Квазимодо и малыше Монке Барони оставалось со мной в течение последующих тринадцати лет, за которые я сыграл множество самых разных ролей. Но по иронии судьбы к участию в шоу «Стар Трек» как Спока меня привела вовсе не роль отверженного одиночки. Совсем наоборот: это была типичная голливудская роль – легкомысленная и несерьёзная. Это произошло в 1964г., в веселом короткометражном телевизионном шоу «Лейтенант» в эпизоде «Основная традиция». Я был там в качестве приглашенной звезды, которой очень хотелось сниматься на военно-морской базе. Главную роль – вечно озадаченного лейтенанта – сыграл актер Гари Локвуд (имя, которое не раз ещё всплывет в этой книге). Ну а я получил роль после прослушивания у Марка Дэниелса, директора эпизода.

Марк был настоящим джентельменом – хладнокровный, выдержанный, очень опытный исполнительный директор – многие серии шоу «Я люблю Люси» ставил именно он. У него было плоховато со слухом, и я не переставал им восхищаться, потому что никогда не встречал никого в нашей среде, где все ежедневно трясутся, что их обойдут, кто бы осмеливался так бесстрашно демонстрировать свое физическое несовершенство. Но Марк вообще всегда вел себя решительно, был очень уверен в себе; он никогда не играл в игры, он просто приходил на свою работу и делал её хорошо и профессионально. Это его качество помогло пробиться шоу «Я люблю Люси» и оно же позднее сделало Марка главным директором нескольких эпизодов «Стар Трек».

В то время я был уже известен как глубоко драматический актер, играющий в основном обозленных уличных подростков. Поэтому когда мой агент Алекс Бревис предложил мою кандидатуру для эпизода «Лейтенанта», Марк сказал: «Леонард Нимой? Он играет только плохих парней. Мне нужен кто-то повеселей, поразговорчивей, а малыш Монк мне не нужен». Но мой агент настаивал и в конце концов Марк согласился встретиться со мной. Я быстро прочитал ему пару сцен со всей энергией, яркостью и сверканием глаз, на какие был способен. Марк не скрывал своего удивления. «Хммм…» сказал он «полагаю, вы сможете это сыграть»

Так я получил эту роль. Разумеется, нельзя быть полноценной звездой Голливуда, не имея достойного партнера; волей случая, моей напарницей в этом сериале стала самая очаровательная юная актриса, которая когда-либо вступала на подмостки, по имени Мэйджел Баррет. Я замечательно проводил время на съемках, наслаждался работой с Гари Локвудом, получал свои чеки и ничего не хотел знать, кроме этого – пока через несколько недель мне не позвонил мой агент. 
- Слушай, - сказал он «я только что говорил с продюсером «Лейтенанта». Ему по-настоящему понравилась твоя работа в этом сериале и он хочет поговорить с тобой насчет роли в пилотной серии, над которой он начал работать.

Разумеется, я был весьма взволнован этим сообщением. После того, как ты вечно был «приглашенной звездой» на ТВ-шоу, всегда случайный гость, чье имя пишут мелом на двери гримерной и через пять минут стирают, начинаешь невольно задумываться о постоянной работе и  стабильном заработке. Но я старался слишком не обольщаться – я побывал на достаточном количестве проб, чтобы не знать, что чудом роль получить нельзя. Я также знал, что большинство пилотных серий так и не перерастают в полноценный сериал.
С этими мыслями я пришел на встречу с продюсером, полностью готовый подороже себя продать и  показать всё, на что я способен, при прочтении роли. Продюсер оказался приятным человеком, очень высоким, долговязым и гибким – он казался человеком мягким, но отнюдь не хлюпиком и встретил он меня приветливо. Наша встреча прошла очень сердечно. Он полностью обрисовал мне положение на студии  Десайл, рассказал об их планах, сценических замыслах – в общем, объяснил всю концепцию сериала и всё расписывал, как это будет здорово.

Я всё ждал, когда же он начнет пробы. Но продюсер продолжал рассыпаться в похвалах сериалу и особенно роли, которую он хотел предложить мне и тут до меня стало доходить, что это он пытается продать мне свою идею. Тогда я сказал себе: «Леонард, не упусти этот шанс. Держи рот на замке или говори только по существу дела».

Итак, я внимательно слушал, стараясь придать себе самый серьёзный и заинтересованный вид, в то время как Джин – так звали продюсера сериала, конечно, это был Джин Родденберри – рассказывал мне всё о том, кого я должен был сыграть, о роли Спока в научно-фантастическом сериале «Звездный путь». Этот характер был ещё не до конца продуман, но в одном Джин был уверен твердо: Спок должен выглядеть явно неземным, чтобы подчеркнуть не просто интернациональность, но интерпланетарность состава экипажа звездного корабля. У него должен быть какой-то особенный цвет кожи (возможно, красный), необыкновенная прическа и заостренные уши.

Он так же должен отличаться от землян склонностями и особенностями характера. Спок – наполовину вулканец, наполовину человек, выросший в мире, где любое проявление эмоций считалось дурным тоном и решительно пресекалось. Рациональная сторона его личности, более сильная, естественно, подавляет эмоциональную человеческую сторону. Но несмотря на всю его внешнюю холодность, он испытывает человеческие чувства, которые загоняет поглубже внутрь себя и в какой-то момент они грозят вырваться наружу в ослепительной вспышке.

Я был одновременно заинтригован и обеспокоен, слушая описание роли. Заинтригован, потому что Джин обрисовал мне глубокий и интересный характер; обеспокоен, потому что всё это могло обернуться этаким научно-фантастическим приколом. Потому что как можно воспринять серьёзно даже самую разностороннюю и интересную личность, если она обладает красной кожей и заостренными ушами? Только вил в руки не хватает…

Между тем Родденберри явно видел этот характер отнюдь не комедийным, недаром он наделил его такой интересной биографией. Это существо с глубоким внутренним конфликтом; Спок обязан им своему двойственному происхождению; он просто олицетворяет этот конфликт, ходящий, говорящий и дышащий.

Итак, эту роль надо было серьёзно обдумать и я пошел за советом к своему другу, актеру Вику Морроу, чей талант и трезвость ума я всегда высоко ценил. Он тогда играл главную роль в телесериале «Комбат». Мы с Виком взвесили все «за» и «против». В конце концов Вик сказал: «Ладно, слушай – если тебя так беспокоит то, что Спок будет смешон, ты можешь настоять на том, чтобы тебя загримировали так, чтобы никто тебя не узнал». Я нашел это предложение вполне дельным и на этом наше совещание было закрыто; честно говоря, мне хотелось сыграть эту роль. Итак, я согласился на эту работу и так увлеченно расспрашивал Джина о Споке, что он сказал: «Ну, я вижу, что ты сможешь создать этот характер». И я по сей день благодарен ему за эту уверенность.

Но когда пошли приготовления к съемке эпизода «Клетка», я начал думать, что мои опасения были вполне оправданы. Первая моя проба с этими несчастными ушами была, мягко говоря, ужасна. Ли Гринвэй, гримировавший меня ещё для малыша Монка, был нанят, чтобы смастерить пару таких ушей, при отсутствии денег и времени.

Вообще, по большому счету, такие вещи требовали очень кропотливой и тщательной работы. Вначале специальная масса накладывалась на те участки тела, которые требуется изменить (в данном случае, на мои уши), с учетом их анатомического строения. Таким образом создавалась точная копия ушей, которым затем придавали ту форму, которая задумана художником. Затем по этим формам делали отливки из специального жидкого латекса и ждали, пока он затвердеет. В результате получались идеально подходящие «маски» без единого шва.

Но руководство студией заявило Ли Гринвэю, что у них нет ни денег ни времени на такой сложный процесс, так что для пилотной версии пусть он сделает, так сказать, «черновой вариант». Он и сделал, довольно грубую версию моих ушей из папье-маше и жидкого латекса.

Результат смутил нас обоих. Я действительно выглядел, по меткому выражению Джима Кирка, как «кролик-переросток» или «эльф с гиперфункцией щитовидки». Пристыженный, я пришел в студию, где этим же вечером должно было сниматься шоу «Я люблю Люси» и попытался во всем этом чудовищном гриме придать себе серьёзный и достойный вид перед камерами и пятнадцатью членами экипажа (ощущение было такое, что здесь готовятся снимать комедию). Уверен – эта проба до сих пор лежит где-то в архивах и я поклялся, что если только когда-нибудь найду её – я её сожгу!

И вот я стоял в уличной одежде под обжигающими прожекторами в этих нелепых накладных ушах. Можно сказать, это был первый выход инопланетянина Спока. Я обычно беру на заметку все свои эмоции и ощущения, так как они могут оказаться полезными при создании роли, так вот – я чувствовал себя, как бедняга горбун у позорного столба, выставленный на всеобщее обозрение; чувствовал, что пришелец с такими ушами – это просто карикатура. Я знал, что с первого же момента моего появления члены экипажа начнут шутить по поводу моей внешности – и когда я стоял на этой пустой, ярко освещенной съемочной площадке, я чувствовал, как внутри меня образуется мощная душевная защита, старающаяся поставить меня выше людских насмешек, не обращать на них внимания – в конце концов, это всего лишь люди. Так Спок пробудился к жизни.

Тестовой съемки было достаточно, чтобы все поняли – с этими ушами надо что-то делать. Другой художник-гример, Фред Филипс, попытался достать пару ушей, изготовленных вышеописанным способом. Но студия спецэффектов создала совершенно негодные уши – они вообще специализировались на изготовлении больших ног и рук для всяких монстров из фильмов типа «Тварь из Черной лагуны» и на такую тонкую работу, как требовалась Фредди, были неспособны. Они использовали какую-то разновидность резины и такие уши совершенно не смотрелись, потому что сильно отличались фактурой и цветом от человеческой кожи.

Одновременно с этим весь внешний вид Спока подвергался переработке. Мы изменили цвет его кожи – на желтовато-зеленый, который гораздо лучше смотрелся на черно-белом экране, чем красный (последний делал лицо Спока абсолютно черным). Были придуманы и разработаны косматые брови (да-да, косматые) и даже прическу мы придумывали отдельно (интересный момент: я предложил добавить к облику Спока ещё небольшие заостренные бачки, чтобы сильнее подчеркнуть его «вулканскую» внешность. Похоже, вулканцы стали в галактике законодателями моды, потому что если вы заметили, сейчас все федераты носят такие бачки). Но мы по-прежнему не знали, что же делать с этими проклятыми ушами.

Фред заставил студию спецэффектов четыре раза переделать работу и каждый раз выходило что-то ну совершенно неприемлимое. Когда же он пожаловался на это руководству студии, те ответили: «Очень плохо – мы наняли эту компанию, чтобы вы пользовались именно их услугами. Мы не можем выделить больше денег». Это было последней каплей в чаше терпения Фреда; он сорвал с меня эти несчастные уши и швырнул их в мусорную корзину со словами: «Сделаем вот так!». Затем он схватил телефонную трубку и позвонил своему другу, работающему со спецэффектами на студии MGM, и прежде чем я успел сообразить, в чем дело, был получен новый материал и вся процедура создания модели началась по новой.

Через какие-то тридцать шесть часов я стал обладателем новой пары ушей из пенистой резины, выглядевших совершенно как настоящие. Фреду Филипсу я бесконечно благодарен и по сей день: он не просто хорошо делал свою работу, он просто спас нас тогда. Фред воспользовался своими связями; его могли уволить за то, что он потратил деньги без разрешения. Но если бы он тогда не принял решение потратить лишние шестьсот долларов, чтобы сделать маску в более дорогой студии, Спок мог бы иметь несчастье с самого начала стать комедийным персонажем.

Теперь же процесс гримировки вселял в меня вдохновение. Как и в случае с малышом Монком, наблюдая в зеркале свое превращение из человека в вулканца, я одновременно  трансформировался и внутренне. Фредди тоже это заметил; он всегда здоровался со мной в начале работы в 6:30 утра как с Леонардом Нимоем…и второй раз – как со Споком – в 7:15, закончив накладывать грим.

Во всяком случае, очень скоро стало ясно, насколько удачной стала работа Фреда. Вскоре после обретения новых ушей на студию «Звездный путь» заглянул мой агент. Я был уже при всех вулканских регалиях, когда Алекс увидел меня. С ним была клиентка, хорошенькая ирландская актриса по имени Мойра МакГивней. Думаю, мисс МакГивней была первым человеком «с улицы», который увидел меня в костюме Спока и её реакция была одной из самых непосредственных и интересных:
- Ой! - ахнула она и невольно протянула руку к моим – простите, Споковским – ушам. - Можно потрогать? Они такие привлекательные!

Я сильно покраснел, став совершенно не по-вулкански пунцовым и был вынужден дать разрешение. Это был первый робкий намек на на тот успех у женщин, который я имел в качестве Спока. Однако по мере того, как популярность моего персонажа росла, каждый пытался выяснить, насколько велика в этом заслуга моих ушей. Факт в том, что в конце первого сезона, во время переговоров по перезаключению контракта, главная угроза руководства студии была: "Соглашайтесь, или мы живо отдадим ваши уши кому-нибудь другому!"

Уши стали моим благословением и проклятием. Носить их было не то чтобы больно, но всё же достаточно неприятно, чтобы полностью игнорировать это. Однако гораздо больший дискомфорт на протяжении первых двух сезонов мне причиняли разного рода шуточки. Я стал широко известен как Парень с Заостренными Ушами, и каждая статья обо мне в прессе склоняла это на все лады. Сейчас я улыбаюсь, когда вижу нечто подобное, но в то время статьи с заголовками типа "Ушастый Леонард Нимой" или "Носитель ушей" начинали меня напрягать, не говоря уже о миллион раз повторившейся фразе: "Я не узнал вас без ваших ушей!"

Но только я начал более-менее смиряться с этим, как руководство NBC подкинуло нам новый сюрприз. Компания выпустила рекламную брошюру, посвященную Треку, отдельным его сериям и персонажам; там были и наши фотографии. Эти брошюры разослали по телекомпаниям и печатным изданиям, дающим объявления, с целью подготовить почву для предстоящего выхода сериала в свет. Я взял себе одну, желая посмотреть, как нас – и особенно Спока – в ней представили. Спока я там нашел, но каково же было моё изумление, когда я обнаружил, что единственное, что в нем осталось от вулканца – это его необычная прическа! Заостренные уши и приподнятые брови были заретушированы. Спок выглядел совершенно как человек. Нужно ли говорить, что меня это весьма встревожило. Я позвонил Джину и спросил, какого черта NBC это сделала. "Они обеспокоены", сказал он, "считают, что люди религиозные, чтящие Библию, найдут этот персонаж слишком "сатанистским". Это был первый намек на то, что само существование вулканца может быть поставлено под угрозу – Спок мог умереть, даже не родившись по-настоящему.

Но Джин сказал: "Не беспокойся. Мы собираемся сохранить его таким, какой он есть". И он в очередной раз настоял на том, что Спок должен выглядеть, как настоящий "пришелец".

И вот наконец 12 декабря 1964г началась съемка первого пилотного эпизода Star Trek. Может, именно эту дату и стоит считать официальным днем рождения Спока? Думаю, нет. Он ещё только начал рождаться тогда. Типаж Спока был ещё недостаточно мною проработан. Если вы смотрели эпизод "Клетка", то могли видеть, что тогда Спок ещё проявляет свои эмоции на полную катушку. Он улыбается и выражает недовольство и, находясь вместе с группой высадки  на платформе транспортатора перед спуском на Талос-IV, в тот момент, когда  первый помощник и старшина исчезают, он бросается вперед с криком: "Женщины!" Даже интонации голоса у него были тогда другими и если прислушаться, заметно, что некоторые слова он произносит с явным британским акцентом. Например "ответ" он произносит с небольшим придыханием ("answer" как "ahnswer" – прим. переводчика). Это была задумка Джина – он считал, что поскольку английский был для Спока вторым языком, он должен говорить на классическом британском английском. Для этого Джин давал мне прослушивать записи Моэма*, читающего свои произведения . Как бы там ни было, акцент давался мне нелегко и я рад был от него избавиться.

  [Глава-1] [Глава 2] [Глава 3]
[Глава 4] [Глава 5]

Домой | Мостик | Лаборатория | Библиотека | РЭК-1 | Связь | Форум
Всеобщее пространство | Транспортатор | Бортовой журнал | Инженерная палуба